Дождя проиграна игра,
пронзительнее ветра шёпот,
и начинает небо штопать,
костёла острая игла.
Окрашен в кобальт небосвод,
народа высыпала масса,
его тягучая замазка
плывёт. Дышать невпроворот.
Все марафоном напрямик,
как предлагают улиц стрелы.
Лишь только я толкаю тело,
как мне начертано, – в тупик.
ДЕКАБРЬСКИЙ БЕРЛИН
Дождь угасает понемногу,
как музыкант фальшивит.
С утра предстал он длинноногим,
лихим, бравурным ливнем.
А к вечеру – совсем, как карлик
с поникшей головою.
И сыплет, словно через марлю,
он манною крупою…
Так ковыляет по Берлину
декабрь походкой вялой.
Прохожие, с угрюмой миной,
бредут, куда попало.
И просят угостить морозом,
о снеге и не мыслят.
Но календарь им виртуозно
зимы листает числа.
ТАНЕЦ ВЕТРА
Стремительно и неуёмно
он ёрничал, свистел и выл.
Раскрепощёно и нескромно
раскинул ширь незримых крыл.
И налетая на деревья,
он с веток листья обрывал.
Закончить не желал кочевье,
и увеличивал накал.
И люди жались к подворотням,
летели птицы градом вниз.
А ветер мчался беззаботно,
как будто был он пьяным вдрызг.
Я чёрной завистью томимый,
поспорить с ним таил мечту…
Но жизнь проходит робко мимо
и тычет носом в пустоту.
ГРОЗА
Принялись хором коровы мычать, –
паника в стадном народе.
Сбилась рогатых взволнованных рать, –
значит, гроза на подходе.
Замерли вдруг, словно впали в гипноз,
мордами вниз, от испуга.
И оставляют на поле навоз,
для украшения луга.
С ветром приносит свой запах гроза,
и восхитительный грохот.
Но отказали дождю тормоза.
Молнии слепят сполохи.
ОКТЯБРЬ
Октябрь вступил в свои права.
Всё ощутимее прохлада.
и как небесная награда,
пробился луч, едва-едва..
Но вот уснули фонари
и опустели парки, скверы.
Туманы – осени курьеры
нам шлют привычно октябри.
И гонят прочь: домой пора.
Крадётся шёпотом, без стука,
душой повелевая, скука,
и остаётся до утра.
Полночный слышен тарарам.
И утром, растопырив взгляды,
мы видим похоть листопада
в тандеме с ветром пополам.
ИЗ ДЕТСТВА…
Давно это было.
О, как это было давно.
В сознании всплыло,
как лента немого кино.
Романтик-мальчишка, –
я этой истории рад.
В потрёпанной книжке
жил кок – одноногий пират.
Сокровища ищут
лихие матросы и Джим.
Я книжную пищу
глотал и завидовал им.
Тропа приключений:
ошибок, коварства, удач.
Стремительно время
старалось интригу напрячь.
Как всё это мило:
и шхуна, и остров, и… Но
давно это было.
О, как это было давно.
МЕТАМОРФОЗЫ СЛОВ «Слова не знают – зачем их пишут»
Мария Петровых
Скрепляют словом мечты и звуки,
порой охотно, порой со скуки.
В душе блуждают слепым мышонком,
но с губ слетают легко и звонко.
Словами часто, как плугом пашут,
воображеньем торгуют нашим.
Стихи слагает словами Мастер,
неопалимой пылая страстью.
Слова скандальны, дерзки и робки,
и поминальны, как горечь стопки.
Косноязычны, изящны, льстивы,
неудержимы, как град и ливень,
как приговоры, как талисманы,
как липкий пластырь для рваной раны.
Их скорость выше полёта пули,
пчелы, что слепо находит улей.
Они смолкают, немеют строго,
когда ничем нам помочь не могут.
ПОПЫТКА СОНЕТА
Приснился коту из щелей ускользнувший рассвет,
подвальная тьма и царапавший шорох мышонка.
Лишь слышится писк уловимый, заманчиво-тонкий,
который коту предвещает обильный обед.
Кот встал, потянулся и к цели на брюхе пополз.
Прожекторы глаз устремил в глубину плотоядно,
и тело своё для прыжка подготовил он ладно,
а запах мышиный ему ароматнее роз.
Притихший мышонок забился поглубже в нору,
и смерть ожидая, почти задохнулся от страха.
Кот резко рванул и на шкаф налетевши с размаха,
от света проснулся, что бил из окна поутру…
Так кажется многим: до счастья остался прыжок,
забыв, что судьбой нашей правит Всевидящий Бог!
НА ВАНЗЕЕ*
Луна распласталась на глади Ванзее,
пришпилена жёлтой заплатой.
Лежит и не тонет, и сладостно млеет,
вдыхая ночей ароматы.
И дела ей нет, что у берега пару
в мечту она ввергла задорно.
Лишились они разговорного дара,
под шёпот водицы озёрной.
Ванзее украшено праздником лунным,
но только, как будто случайно,
здесь тёмные блики, как древние руны,
хранят свои вечные тайны.
_______________________________________
* Озеро между Берлином и Потсдамом
АЛЛЮЗИЯ*
«Не страстно в сумрачную высь
уходит рокот фортепьянный»
Ин. Анненский «Он и Я». 1907.
«Павлиний крик и рокот фортепьянный
Я опоздал. Мне страшно. Это – сон1»
О.Мандельштам «Концерт на вокзале». 1921.
Глоток Поэзии благоуханной,
Что ночью светел, лучезарно чист,
Блуждает словно рокот фортепьянный,
И не стремится в сумрачную высь.
Не тяжек мне ни «Камень»** Мандельштама,
Ни «Тихих песен»*** шёпотная даль.
Поэзия Возвышенного Храма
Павлиньим криком скомкала печаль.
Глотком такой Поэзии обласкан,
Я в нём кружусь, как в бесконечном сне.
В котором нет загадки, тайны, маски,
И никогда не надоест он мне.
____________________________________________________
*Аллюзия – словосочетание литературного и мифологического порядка..
** «Камень» – книга стихов О.Э.Манднльштама.
*** «Тихие песни» – книга стихов И.Ф.Анненского
ТЁРНЕР
Английский живописец Джозеф Тёрнер
намного раньше, чем Моне и чем Уистлер*,
поймал сиюминутно, иллюзорно
дыхание природы, стон и мысли.
Он разгадал эффекты освещенья,
морей и неба страсти и печали,
и перспектив ночных горизонтали,
и шёпот ветра, восходящий к пенью.
Писал туманы, ливни и приливы,
сумятицу в любое время года.
Оскар Уайльд** заметил справедливо,
что подражает Тёрнеру природа.
__________________________________________________
*К.Моне и Д.Уистлер – импрессионисты
**О.Уайльд – поэт, прозаик, эссеист
ПЬЕРО И АРЛЕКИН
Я чередую грусть Пьеро
со смехом Арлекина.
То тормозит меня нутро,
то мчится, как лавина.
Я к этому давно привык.
Клин вышибаю клином,
и вдохновенья светлый миг
встречаю Арлекином.
Но если что-то вдруг не так,
и я во власти лени,
считаю – это лишь пустяк
и недорозуменье.
И средь житейской кутерьмы
и будничного сора,
я не пою судьбе псалмы,
не прячу взгляд за штору,
прищуриваюсь я хитро,
в минуты откровенья…
То Арлекин я, то Пьеро
в угоду настроенью.
* * *
Блеск
Твоих агатовых излучин –
Как лунный лес.
До основанья мной изучен
Твой блеск.
Гнев
Выражен бровей излётом.
Слова презрев,
В меня метнула ты с налёту,
Свой гнев.
Вздох
Осужденья с укоризной –
Застал врасплох.
Он надо мной повис, как призрак,
Твой вздох.
Смесь,
Улыбки горькой с тихой грустью –
Попробуй, взвесь.
Но снова этим угощусь я
Вот здесь.
* * *
Между выдохом и вдохом,
между «здравствуй» и «прощай»,
между «хорошо» и «плохо»,
всё проходит невзначай.
Время канет незаметно
пролетит на всех порах,.
зацепив, как дождик летний,
звук назойливый в словах,
неожиданной помехой
станет жалить, как мигрень.
Ухнет филином, как эхо,
промелькнёт, как полутень,
то припомнится несмело,
то привидится во сне,
пророкочет тарантеллой
на расстроенной струне.
Ну, а после, осторожно,
Разовьёт в груди размах.
Иль покажется нам ложной
Нотой, вспыхнув на губах.
* * *
Всё тащит ночь в свою нору:
Дневных претензий мишуру,
Признанья, недомолвки.
Чтоб завтра, прямо поутру,
Сигналить сердцу: что к добру,
Что цельно, что осколки.
Но вновь приносит новый день
Для размышлений дребедень,
И для бессонниц пищу:
Что наяву, что только тень,
Над чем подумать просто лень, –
И выхода не ищем…
Так тянется из года в год,
И нет движения вперёд, –
Вокруг неразбериха.
Не появляется исход,
Лишь мысли носятся вразброд,
Вращаются, как вихрь.
* * *
Тает в воздухе снег, не касаясь земли.
Солнце рвётся к победе в борьбе с облаками.
И маяк, как циклоп, разгорелся вдали,
Призывает он в рейс отправлять корабли,
За морскими дарами.
И к тому же весна сорвалась с тормозов.
Ей отрадно: зима уже держится еле.
Небо выше и чище. Лазурный покров
Подготовить земле освещенье готов,
Для набегов апреля…
Безразличны мне лето, весна и зима.
Только поздняя осень лишь трогает душу.
Зарываюсь я ею в лесов закрома, –
Листопада цветного вокруг кутерьма,
От чащоб до опушек.
Радость в музыке осени ясно слыша.
О её беспрерывности вечно молюсь я.
Умолкает она, – значит осень больна.
Сердце обручем сжала её тишина,
Серенадою грусти.
