Как видом крови опьяненный дервиш,
Ты мучаешь себя, впадая в транс,
И, счастлив мукой, даже мне не веришь,
Последний, может быть, теряя шанс.
Но я дождусь как нищенка во храме:
Умолкнет служба, опустеет храм.
Послушными дрожащими губами
Я припаду к искусанным губам.
И слабый пульс найду в глубинах тканей,
И дрожь зрачков, едва дотронусь ран,
И лихорадкой страстных причитаний
Разрушу наважденье и обман.
***
Ты спрашиваешь, почему
От ласк я плачу как от боли,
И страшно сердцу твоему.
Ну, почему? Я знаю, что ли?
Обложен данью каждый миг,
Мистраль свиреп, касанье липко.
У наслажденья страшный лик,
Безумья детская улыбка…
Как будто я могу…
К.
…А потому, что вопреки природе,
Как донора переполняет кровь,
Как языком по ядовитой соде,
Друг другу это слово скажем вновь.
Оно вопьётся, ничего не стоя,
На лицах запечётся как печать.
Ведь мы забыли – строгое, простое,
Которым плачут, пробуя зачать.
Мы не хотим – ни навсегда, ни снова,
Не плачем, не надеемся, не ждём…
«Как будто я могу, что может слово…» –
Швырнул прохожий, смазанный дождём.
* * *
Белки взгляд что озорной индуски,
Перламутровый слоистый снег.
Виртуозно-голубые спуски
В пламени пульсирующих век.
Светится оливковая кожа
Змеями клубящихся осин.
Это ветер, флейтою тревожа,
Манит их тянуться из лощин.
...Ты сейчас похожа на факира,
В трансе проглотившего огонь:
Жаркий выдох. Страстный свист эфира.
Снегом иссеченная ладонь...
* * *
Ты пьешь, и ты уже – не человек.
Нам друг от друга ничего не надо.
Беспамятство зияет из-под век.
Я предаю тебя всем мукам ада.
Прощай. Я ухожу. Мы не должны…
Боль поцелуя, смертная истома…
Тебя, конечно, вышлют из страны.
Меня, наверно, выгонят из дома.
Пусть, выходя, споткнусь о твой порог,
Мигнет свеча из красного угла.
Пускай от глаз твоих сокроет Бог
Дорогу, по которой я ушла.
* * *
Ночь уткнулась в ладонь:
Подошла в стае красных волков.
В ней пульсирует черный огонь
Азиатских зрачков.
С тонким нервом домры
Все мы вглубь континента летим,
Цедим терпкий букет Хванчкары
Над мотивом седым.
В жестких рамках устав,
Может, встанем и вместе уйдем,
И в стогу из реликтовых трав
Мы в обнимку уснем...
Детской жути прилив
И томит, и сжимает виски,
И дрожу, словно тайно ступив
На чужие пески...
* * *
« Любимая, когда бы я хотел
Родную мать не покидать до гроба,
Могилой стала б мне ее утроба.
У чувства есть отчаянья предел.
Когда мы так близки, что вряд ли цел
Один из нас, и ласки гасит злоба,
И глохнем от нехватки децибел -
Гони меня! А то погибнем оба.
Есть Женщина: как мать. Как жизнь. Одна.
Вернусь к тебе, хоть будешь ты с другими.
Ведь гибели моей ты носишь имя,
А значит - встреча точно суждена...»
* * *
Горечью млечной козлобородника,
Татуировкой запястья – клеймом,
Ядом в крови и слюной из намордника,
Сурой арабской с обратным письмом,
В склепе Каира – невинную, грязную –
Руку ребёнка снимая с курка,
Самоубийство под утро я праздную.
Крик муэдзина рвёт кожу с виска…
* * *
Не плачь, Фирруз.
Гуляет смерть в Багдаде.
Пылает нефть. От крови кровь пьяна.
И солнце чёрное горит в Евфрате.
Не плачь, Фирруз, не плачь. Ты петь должна.
Летала смерть над башнями Нью-Йорка.
Живых людей давил и рвал бетон,
И дым руин мешался с дымом морга
И воем бесконечных похорон.
Не плачь, Фирруз. Ты петь должна. Любовью
Окутать мир, охваченный огнём,
Чтоб ужаснулся он пред новой кровью
И только жизнь имела цену в нём.
* * *
Когда, воюя, люди землю ранят,
Она, вставая на дыбы меж них,
Подобно старой матери, не станет
Себе искать защиту у чужих.
Мать знает, что безжалостные пули
Всегда находят лучших сыновей.
Вот снова братья лица отвернули
И мертвых в сердце зарывают ей.
* * *
Я бы шептала молитву, спиши мне слова.
Люди придумали много красивых религий.
Я бы училась, но старая няня права:
Лепет младенца мудрей, чем тяжелые книги.
Я бы хотела узнать, что такое любовь.
Транс погруженья… Столбняк отрезвленья под утро…
Наглый прищур, воспаляющий сонную кровь…
Свод упражнений, затей, сладкий зуд Кама Сутра…
Ветру в погоню мчится ночное купе.
В каждом посёлке у женщин рождаются дети.
И – убивают друг друга на узкой тропе.
И сокрушаются: тесно дышать на планете.
… Чай принесут. Зябко сброшу бессонницы гнёт:
Дребезг стаканов, мелькание розовых плёсов…
Нерв золотой середины опять ускользнёт,
Не разрешив основных человечьих вопросов…
* * *
Я спряталась, я зло забыла,
Зарыла в тёплой тишине.
Луны прозрачная кобыла
Пьёт Млечный путь в моём окне.
Я как она, и нет спасенья,
Ведь дан и мне – какой-то бред –
Дар непонятного свеченья,
И зло летит на этот свет.
И, о стекло расплющив лица,
Мы шепчем, глядя в пустоту,
Что всё же призваны светиться
И оставаться на посту.
* * *
О, не буди магнитных лент.
Арбат придавит как цунами,
Когда возникнет между нами
Знакомый аккомпанемент.
Там Филл, забросив Хохлому,
Рисует за рубли девчонок,
Которые со дна картонок,
Робея, тянутся к нему.
Там лысый дервиш в полусне
Гнусавит, как у Гили дверка.
И тащит «Абсолют» Валерка,
Сгоревший заживо в Чечне.
И скейтбордист, притормозив,
Летит, визжит, как жизнь по кругу.
Лишь миг: успеть в глаза друг другу...
Не трогай свежий тот мотив.
