Решение созрело окончательно – эту девчушку Ада украдет. Ее квадратно заточенные ногти хищно клевали пробку запрещенного к употреблению боржоми. А плацкартный вагон не особо торопливого поезда о криминальных намерениях Ады и не догадывается. Он живет своей непритязательной жизнью. Хлопает туалетными дверьми, ластится казенными простынями, обжигает железнодорожными чаями.
В предкурортный сезон поезд еще не пропитан духом изнеженной праздности и волнующих предчувствий.
Ада приметила эту кудрявую и нежную девочку еще на суетливом пермском вокзале. И запретная мысль только начала гнездиться у нее в сознании. А когда девочка с мамашей заселились на полке рядом с ней - это был знак судьбы.
Ада исподволь, но неустанно наблюдала за чужим ребенком. Судя по невыразительности мамаши, ребенок, очевидно, был похож на отца. Тонкий узор профиля, ангельские кудряшки.
Интересно знать: кто ее отец. Не глуп ли, не болен ли? Что за наследственность у ребенка? Ведь "гены пальцем не заткнешь", - крутилось у Ады в голове выражение доктора из института детской экопатологии. Там лечилась ее девочка Лера, не вылечилась. Вот уж год как ее нет...
Аде, сильной женщине сорока двух лет, советовали взять ребенка из детдома. Но известно кого сдают, а "гены пальцем не заткнешь"...
- Возвращайся назад... Вот, а теперь закругляйся, - это невыразительная мама Таня учит писать буквы свою пятилетнюю дочурку - тоже, оказывается, Таню.
Та в сердцах бросает унылый карандаш. Простой, чтобы можно было стереть неудачные закорючки.
Девочка вспенивает пеструю листву букваря. Не глядя в книжку, водит пальцем по строчкам и декларирует:
- Таня учит буквы, мама учит Таню.
Неведомо, написана ли такая глупость в букваре? Или это творчество юной букваристки. Хотя декларируется это в ритм стучащих на стыках колес, временным жителям плацкарты это не очень интересно. Даже, если "Наша Таня громко плачет, уронила в речку мячик», - все равно не очень интересно.
Вот если б его, вагона, ребенок, - это вызвало бы умиление.
- А маме 33 года, - выдает женскую тайну Таня маленькая.
Ну, 33, так 33. Вагону и это не очень интересно. Только Ада думает про себя: "Еще успеет родить второго...“
Остальное население вагона - это прежде всего мужик лет за 40, лежащий на разных уровнях с Адой. И она, Ада, с квадратно заточенными ногтями.
Мужик из-за вагонной тоски листает претенциозный журнал и пытается понять, что такое суверенная демократия.
-Мама, у меня такая отрыжка! - делится Таня и с удовольствием громко это подтверждает.
- Еще бы! Ты одна целую пачку чипсов съела, - радуется аппетиту дочки мамаша.
Ада отмечает про себя: "С таким удовольствием говорить о вредной пище может только пассажирка плацкартного вагона." Ада, спохватившись, отгоняет эту мысль. Она ведь тоже едет в третьеклассной плацкарте. Хотя с Адой все понятно - обстоятельства.
Ада еще раз бросила взгляд на кудрявую Танечку. Конечно - пластилиновые щечки, пластилиновые пальчики, лепи, что хочешь. И, уверенная, думает: "Перевоспитаю..." Вспоминает некстати про "благородную отрыжку" из детства. Она пытается отвлечься от плацкартной девочки. Нужно мыслям дать оформится в четкий план действий.
Заоконный пейзаж должен поспособствовать этому. Выводок елочек подбегает чуть ли не к шпалам. Но со скоростью движения поезда смывается ржавой болотиной и растворяется в прошлом времени.
А мужик на верхней полке не может понять ни суверенной демократии, ни национальной идеи. Под жаркой простыней он тайно борется с грибковым зудом и вспоминает антигрибковую рекламу. Зуд не успокаивается. Но мужик удовлетворяется тем, что такие проблемы свойственны не только ему.
Между тем, учебный процесс двух Тань - мамы и дочки - продолжается.
- Закругляйся, вверх и в сторону... - теперь у Танечки в руках сочный фломастер. От него буквы жирные и неуклюжие. Результат не устраивает ни маму, ни ее дочку.
Ада хочет вмешаться в процесс обучения, но воздерживается - не стоит делиться педагогическими секретами с мамой Таней. Они ей ни к чему.
Зато в процесс обучения вмешалась чернявая попрыгунья, тоже пятилетняя Оксана. Она хочет играть с Таней и сообщает ей сразу, что мама купит ей много книжек.
Ада обстоятельно и с удовольствием отмечает про себя: ребенок хочет, чтобы ему купили книжки, а не игрушки. Ее крошка... тоже любила книжки, любила...
- А где твоя мама, которая купит книжки, - с легкой снисходительностью выспрашивает у девочки Таня старшая.
- Она в тамбуре курит, - на удивление четко и без обиняков сообщает маленькая смуглянка.
"Вмешательства логопеда практически не требуется, - отметила про себя Ада, - хороший материал".
Ада начала собирать информацию.
- А кто твоя мама? Она где работает?
- Она в тамбуре курит, - еще раз для непонятливых тетенек объяснила попрыгунья.
- Это она с солдатами еще на вокзале гужевала, - как бы между прочим пытается внести ясность в ситуацию с Оксаниной мамой Таня старшая.
Так и не поняв, что такое суверенная демократия, мужик со второго уровня пошел в тамбур якобы покурить.
Прожженная девица с сексуальным пупком стояла в дыму и солдатском окружении. Она посасывала пиво и колыхала грудью в такт вагонным колесам. Дембеля в сизом дыму и с неуставными аксельбантами притирались к ее крутым ягодицам.
Мужик за сорок почувствовал себя неудачником и, отвернувшись к окну, торопливо закурил. За вагонным окном длился погорелый пейзаж. Обугленные трупы телеграфных столбов, умерщвленный кустарник, отступивший в панике перед огнем лес.
Мамаша пятилетней смуглянки неожиданно вспомнила о материнских обязанностях. Вырвала у дембеля пакетик попкорна:
- Пойду ребенка покормлю... - опять же неожиданно повернулась корпусом к мужику, сунула ему бутылку пива, - На, дед, подержи...
Тот взял бутылку пива, но про себя не согласился, что он дед. Какой дед? Он еще ого-го! По выходным, конечно. А так - некогда.
- Мужик, тебя как звать? - обращается к нему неуставной аксельбант.
- Иван Иванович, - представился тот с достоинством.
- Ха, как в анекдоте. А меня Вован, тоже как в анекдоте. - ржет солдат. - Короче, дядь-Вань, - констатировал парнишка с белесыми ресницами и продолжил: - Короче, мы из горячей точки, - панибратски похлопал дядь-Ваню по плечу аксельбант. – Ну, ты не ссы, не обидим.
- Я сюда не поссать вышел, а покурить. Понял, сынок? - мужик набычился, уже готовый жахнуть бутылкой по стриженной дембельской голове.
- Ты меня на "понял" не бери...
Внезапно дверь тамбура распахнулась и в проем нарисовалась смуглявая попрыгунья.
- Оксана, иди сюда, пошли кушать, - попыталась изловить девчушку тамбурная мать, держа в одной руке пакет попкорна. Девчушка схватила за штанину Ивана Ивановича и пропищала:
- Я есть не хочу. Ты мне книжку обещал, а не купил.
Иван Иванович осознав, что компания малышки и ее аппетитной мамаши лучше, чем кодла борзых дембелей, поспешил взять на руки попрыгунью и вернулся в вагон. За ним последовала разбитная мамаша, взяв у Ивана Ивановича недопитую бутылку пива.
- Деда, а ты моим папой будешь? - с некоторой озабоченностью спросила Оксана.
- Дедушка будет нашим спонсором, - не очень трезво гоготнула ее мамаша.- Кстати, меня зовут Лолита. Не путать с Лолитой Набокова, - блеснула молодка познаниями.
"Спонсоры в плацкартных вагонах не ездят", - подумала Ада с квадратными ногтями и изощренным интеллектом, пропуская в узком проходе неказистого Ивана Ивановича с ребенком на руках. Сама между тем внимательным, товароведческим взглядом оценила молодую мамашу с бутылкой. Сложена пропорционально, можно сказать, породистая самка. Но настораживает пристрастие к пиву. Впрочем, сейчас вся молодежь подсела на пиво.
Ада начала наблюдать за девочкой Оксаной как за хорошим материалом, хотела изучить ее мамашу получше. Четко осознавая, что "гены пальцем не заткнешь".
Хотя, конечно, если поместить попрыгунью в нормальную среду, из нее толк будет. Она и сейчас активная, смышленая, самостоятельная. К книгам тянется опять же. Вот мужик купил-таки ей какую-то книжицу, оправдывая спонсорские надежды. Тук как раз глухонемой разносчик эротики и интеллекта подсуетился, разложив стопки книжек, кроссвордов и взрослых журналов.
- Какой я тебе дедушка, - всерьез возмутился тот, - Я дядя Ваня. Иван Иванович, значит...
Тут пластилиновая кудрявая Таня, с радостью отвлекаясь от обучения, спросила Оксану:
- Это что, теперь такой папа у тебя будет?
- Вот так и засватают вас, дяденька, за молодуху, - сказала мама Таня с иронией, за которой скрывалась обида. Мол, всяким шаболдам везет на солидных мужиков.
- Ну, все может быть, - хохотнул и взбодрился Иван Иванович.
Он ощутил себя счастливым трамвайным билетом, за съедение которого намерены соперничать две женщины.
- Не поздно ли? - укоризненно глянула на Ивана Ивановича мама Таня. - Или что, седина в бороду, бес в ребро?
У Ады за околицей чувств вспыхнуло подобие ревности. Только лишь потому, что на мужскую особь претендуют другие женщины. На самом деле этот трухлявый пень Иван Иванович не в ее вкусе. К тому же Ада была уверена, что имя попутчика, усугубленное отчеством, отложило свой отпечаток на интеллекте. Если Иванушка – дурачок, то Иван Иванович… Этим дважды все сказано.
- Учиться и любиться никогда не поздно, - после паузы выдал Иван Иванович, так и сказал "любиться".
Вернулся глухонемой разносчик интеллекта в виде кроссвордов за стопками журналов и газет.
- Я, пожалуй, возьму и это, - Иван Иванович взвешивающим движением поднял лощеный журнал хулиганской эротики.
Притворно небрежно бросив бессовестное чтиво на свою вторую полку, Иван Иванович неуклюже последовал наверх.
Возможно, потом он снова будет читать в серьезном общественно-политическом журнале про суверенную демократию и национальную идею. Но не сейчас.
Таня младшая уже пыталась раскрасить в своей книжке арбузы и барабаны...
- Ты не вылезай за черточки, - командовала мама Таня, - дай желтый фломастер.
Но желтый фломастер уже утянула к себе предприимчивая маленькая Оксанка.
- Я не знаю, где он, - ныла Таня.
- Арбуз должен быть красным, - поспешила с советом Оксанка.
Ада с верхней боковой полки наблюдала за двумя девчушками. Обе, заразившись друг от друга, предались постижению грамоты.
Невыразительная мама Таня отлучившись, очевидно, в туалет, вернулась в удушливых лосинах, врезавшихся во все мыслимые и немыслимые ложбинки ее тела. А легкий трепет груди позволял догадаться, что под блузкой у нее ничего не одето. Да еще и толстый слой косметики ее преобразил. Все это ей не помешало включиться в процесс обучения:
- Девочка, пусть тебе покажет мама, как правильно.
"Сучка", - подумала про нее Ада.- Хотя и кажется заботливой мамашей. Ишь, как кудахчет над своей козявкой!
Нет, определенно, ее пластилиновую куклу Ада не будет красть. Рыхловатая она какая-то. Да и мамаша ее бдительная, видно. Не отпускает ребенка ни на шаг. Другое дело - забывшая о ребенке Лолита.
То ли случайно, то ли «так задумано» она умостилась полукалачиком на нижней полке. Тут же на краешке сидения присел неуставной дембель.
- Слушай, куда ты буришься, тут и так тесно, - с напускной сердитостью сказала Лолита солдату, однако, чуть подвинувшись.
- Да поместимся! Мы, знаешь, в горячих точках… - пивная отрыжка не дала солдату закончить фразу.
Ада, поглощенная мыслью похитить себе в дочки не пластилиновую Таню, а попрыгунью–смуглянку, все же поймала на себе взгляд Ивана Ивановича. Странно, его привлекли не вздымающиеся груди Лолиты, не рельефные лосины мамы Тани. Он, старый потаскун, масляно смотрел на Аду.
А вот этого не надо. Она вообще должна быть не заметна. Миссия у нее другая.
Ада отвернулась к окну. Там плыли кинематографические просторы, проистекали серебряные реки и ниспадали к горизонту голубые небеса. Пастораль, однако!
Но это созерцание Аду не привлекало. Она нервно барабанила по стеклу квадратно заточенными ногтями.
«Очень заметно, - подумала она о ногтях, за которым ухаживала даже в худшие для себя времена, - надо состричь».
Мама Таня между тем свернула занятие прописью со своей кудряшкой. Ей не сильно хотелось, чтобы плацкартный люд оценил их с дочкой неуспехи на почве усвоения букв.
Да и чернявая попрыгунья раздражала Татьяну. Чего лезет, когда она учит свою дочку?! Да и фломастер, кажется, стащила эта беспардонная черняшка, подумала мама Таня.
- Девочка, ты не брала фломастер? – голос мамы Тани был ложно ласковый. Но попрыгунья не повелась на провокацию.
- Что вы, тетенька, - улыбалась маленькая воришка. - Зачем он мне, у меня и так книжка есть. Дедушка Ваня купил.
- А чем ты собираешься раскрашивать свою книжку? – вкрадчиво спросила мама Таня в рельефных лосинах.
- Женщина, вы, что пристали к ребенку? – это раскованная Лолита уклонившись от дембельского натиска, вступилась за свою кроху.
- Ты че, подруга, жалко тебе этой фигни? - встал тут же на сторону Лолиты неуставной дембель.
- А ты нос свой не суй, - резко повернула свою кругленькую головку мама Таня в сторону солдата. Ее свободные от лифчика грудки комично всколыхнулись под легким топиком и заворожили солдата.
- Да не лезь, сама разберусь, - с мало скрываемой угрозой приподнялась на локте Лолита и вздыбила масштабные груди.
Аде не хотелось бабского скандала. Не хотелось, чтобы весь вагон обратил внимание в их сторону.
Ей, Аде, надо быть незаметной. Не следует выпячиваться. Хотя Аде хотелось обвинить маму Таню в родительской бездарности, в пластилиновой внешности, в таком же характере ее дочери, в… Конечно же, она промолчала. Но про себя ругала ту бесцветную лахудру: «Молчала бы, дура, в тряпочку. Скажи спасибо, что не твою дочку украду у тебя. Фломастера ей жалко», - развивала свой внутренний монолог Ада.
Все, что она хотела сказать бестолковой, но счастливой мамаше, которая потеряет фломастер, а не дочку, очевидно, было красноречиво написано на ее лице.
Иван Иванович смотрел по диагонали на Аду, вздернув в удивлении кустистые брови. На самом деле близлежащий попутчик Иван Иванович хотел, чтобы бабскую свору пресекла именно эта женщина с внутренней, как ему казалось, энергетикой. А внизу неслось:
- Ты, лахудра, протрезвей, а потом воспитывай ребенка!..
- Ха, спирохета бледная, еще раз вякнешь, твои пуговицы выколупаю, поняла!?
Мама Тяня от возмущения вытаращила водянистые глаза. Аде аномально захотелось самой выткнуть эти бельевые пуговицы Татьяны. Да и этой лахудре тоже заткнуть хлеборезку.
- А ну, молчать, бля!.. – Это Иван Иванович, коршуном свесившись со второй полки, рявкнул на скандалисток. – Что детей пугаете, мамаши сранные!
Сранные мамаши примолкли, как бы прислушиваясь. Иван Иванович зачислил это на свой счет. Но на самом деле остановился поезд. Оказалось – на бойкой станции.
Все высыпали на перрон. Размять свои конечности и купить копченой рыбы, которой была знаменита станция. Рыба жирным золотом отягощала лотки и подносы местных торговцев.
- Рыба золотая, во рту тает! – местный фольклор такой, что ли?
Ада в вагоне осталась одна со своими преступными намерениями похитить девочку-попрыгунью. Только глухонемой разносчик смеси эротики с интеллектом поспешно собирал разложенных накануне по полкам глянцевых бабенок и кроссворды для весьма непритязательных умов.
Он пристально посмотрел на Аду и отвел глаза. Глухонемой увидел в этой дородной женщине воровку, очевидно, железнодорожного белья и легкодоступных дамских сумочек, неглубоко спрятанных под мятые подушки.
Ада, в свою очередь, решила, что глухонемой – вовсе не глухонемой. Продажа бессовестных газет и кулинарных календарей – побочный бизнес. А на самом деле он… Кто же он?
Может, мальчик по вызову для неудовлетворенных сорокалетних матрон, вырвавшихся на курорт один раз в пятилетку и уже пропитанных желанием? Считается же, что эти ущербные неутомимы в любовных утехах.
Разносчик интеллекта именно такую матрону увидел в лице Ады. Он плюхнул ей на полку глянцевых откровенностей неприличных размеров, а сам выжидающе уперся огнеупорным лбом в выгонные поручни.
Животное по артикуляции Ады курс поняло верно, и пошло. Однако, оставив на ее на полке «литературу».
Ада растерялась, перестала думать о попрыгунье, которую хотела похитить. И судорожно соображала, что делать с пачкой похабщины. Спрятать под подушку?
В вагон возвращались первые отоварившиеся пассажиры. Ада метнула глянцевую гадость на общий столик и притворилась спящей.
Плацкарт огласился голосом пятилетней попрыгуньи. Она имитировала плывущую рыбину, зажав между ладоней сухого леща. При этом завывая как пожарная сирена.
- Это мы плывем по реке, - сообщала девчушка вагону и выплеснулась с сухой рыбиной на мелководье нижней полки.
- Куда ты с рыбой в постель!? – возмутилась мать Лолита.
Расторопная попрыгунья сунула плоского леща под подушку, где затаился украденный ею фломастер.
- О, это что? – Лолита бегло пролистала клубок журнальных тел. – А ну брысь отсюда, тебе это нельзя, - цыкнула она на дочку.
Ада вскипела на верхней полке:
- Что ты, сучка, ребенку показываешь! – впервые она подала голос.
-О! А это что еще за мымра?
- Сволочь, - прошипела Ада.
Иван Иванович, озолотившийся копченым жерехом, истекал слюной:
- Эх, сейчас рубанем, - обратился он, скорее, сам к себе. – Ну-ка давай, стели газету. Сплетения тел уступило место на столике золотому жереху и все предались чревоугодию.
- Вот папа обрадуется. Он любит рыбу, - сообщали друг другу две Татьяны семейные тайны. - И бабушке тоже дадим?
- Конечно, вот эту маленькую, - уточнила мамаша.
- А почему маленькую? – удивилась пластилиновая Таня.
- А золотая рыбка большой не бывает.
Ада на второй полке отгородилась от пошлости и запахов простыней и окунулась в свои криминальные думы.
Хотя почему криминальные? Девочку нужно вырвать из этого бедлама. Ей будет лучше, чем с этой шалавой Лолитой. Ада уже знала, что девочка будет учиться в гимназии с экономическим уклоном. И английский будет изучать по особой программе.
Поезд содрогнулся на очередном стыке. Иван Иваныч отвлекся от рыбьего жира и бросил удовлетворенный взгляд в окно. Там лирически плыла березовая роща.
- Сколько березовых веников можно было бы навязать, - вздохнул он.
- А на фига они тебе! Ешь вон рыбу, пей пиво. Я угощаю. – Дембель из горячей точки запустил пятерню под ягодицу Лолиты. Он ощутил предел счастья и березовые веники казались ему излишеством.
- Это же какой бизнес! В Москве веник, может, 2 доллара стоит.
-Че, пять бутылок пива? - перевел дембель на внутривагонную валюту березовые веники. – Тогда конечно! – и опустил косичку аксельбанта в рыбий жир.
Поезд въехал на гулкий мост над серебристой рекой, утробно погрохотал, оглашая сельские просторый . Недалеки трактор с косилкой взбрыкнул на краю покоса и в восторге выпустил из трубы облачко дыма.
- Теплится еще жизнь на деревне! – с удовлетворением отметил Иван Иваныч. Он тоже ехал в родное село, проведать мать, да братьев-сестер. А может, там и остаться. Городская житуха ему поднадоела. Завод чахнет, уважения – никакого, жена запилила. Да и с Катькой, сельсоветской бледной поганкой, разобраться надо бы. Писала как-то сестра: «Приезжай Ваня, в сельсовет выберем, ты ж институт имеешь. Катька-то сельсоветская зажралась совсем. Старух местных обижает, дома ихние по дешевке скупает, да пришлым инородцам продает. Приезжай, Ваня».
-Может, и правда присмотрюсь, останусь в родной деревне, - думал Иван Иваныч, почесывая под простыней пятки. – Построю там демократию суверенную.
- Мама, почему поезд дрожит? – вжалась в купейную перегородку Таня-дочка. Ее бездарная мамаша, упаковавшая все копченности, кроме запаха, ответила с перепугу и невпопад:
- Работа такая.
Ада в очередной раз смогла убедиться, что мама-Таня-в-лосинах окончательная дура, и это не могло не отразится на ее дочке:
- Пальцем гены не заткнешь, - произнесла она ставшую народной мудрость. Эта уверенность окончательно разубедила Аду украсть эту пластилиновую Таню.
Лолита, между тем, потянула дембеля в тамбур:
- Пойдем свежего никотинчика вдохнем.
- Щас!.. – дембель распушил аксельбанты, поправил ремень и ниже пояса – а-ля Майкл Джексон. – У нас в горячей точке… - и отправился за Лолитой.
Поезд снова забил мелкий озноб.
Тягучий скрежет тормозов пронзил вязкую материю ветра, наслоившегося в ложбине.
Ада по-животному почувствовала приближение катастрофы. А мама Таня, скованная лосинами, склонилась над пластилиновой дочкой, выводя неуклюжие буквы. Она ничего не чувствовала:
- Возвращаемся назад. Вот, а теперь закругляйся…
- Мама, я устала…
В это время попрыгунья смуглянка встрепенулась, намереваясь также принять участие в обучении. При этом нечаянно задела подушку ногами и свалила ее на пол. Под подушкой обнаружился сушеный лещ и припрятанный фломастер.
- Они с рыбой просто здесь спали, - попыталась убедить в невероятном попрыгунья.
- Оставьте ребенка в покое, - вмешалась Ада.
- У меня книжки есть, зачем мне ваш фломастер, - заявила радужная смуглянка удушливым лосинам.
- Да это я ей купил, - вмешался в скандал Иван Иванович, отвлекшись от своего сельсоветского будущего и суверенной демократии.
Ада впилась квадратными ногтями в подушечки ладоней, сдерживая гнев. Однако ее вновь охватила пронизывающая тело тревога.
Жуткий гудок электровоза взорвал упругий полуденный воздух. Чудовищно заскрежетали тормоза. Весь состав сотряс чугунный удар. С верхних полок повалились люди и вещи. Никто ничего не понял. Состав какое-то время полз на тугих тормозах. Затем, потрясенный от удара локомотив встал.
Как потом выяснилось, поезд столкнулся с заглохшим на переезде скотовозом. Он с километр протянул по полозьям рельсов трайлер с несчастными животными, которых так и не довезли до мясокомбината.
Оглушенные испуганные люди в панике метались по вагонам. Некоторые проводницы сообразили открыть двери. Протрезвевший вмиг дембель из горячей точки выбил стекло и выпрыгнул под насыпь.
- Эй, мужик, давай спускай детей, - кричал солдат Ивану Иванычу, который замаячил в проеме выбитого окна. Там, однако, первой появилась Ада. Дембель с трудом помог дородной женщине, трагически повисшей в проеме.
- Ты что лапаешь меня, сопляк, - возмутилась она, оказавшись в дембельских руках. Потом спохватилась: - Ой, спасибо, солдатик. Там дети…
Ад, прежде всего, имела ввиду попрыгунью-смуглянку.
- Да знаю я, катись отсюда на хер, дура, - зло выругался дембель. - Давай, мужик, подавай детей, крикнул он Ивану Ивановичу.
Тот, вывесившись по пояс из окна, бережно подал обмякшее тельце попрыгуньи.
Ада перехватила девчушку у солдата, скатилась под насыпь.
- Девочка моя, ты жива?
Девочка оказалась просто без сознания, Ада это быстро поняла.
Тем временем люди высыпались из вагона, кричали, искали друг друга, звали на помощь.
Ада мельком увидела в проеме разбитого окна силуэтик пластилиновой Тани - живая, ну и хорошо.
Она метнулась к дороге, где у переезда сгрудилась вереница машин.
- Давай ее мне, - догнал Аду запыхавшийся Иван Иванович...
- Ее надо в больницу срочно, - Ада пыталась внушить себе и Ивану Ивановичу, что именно она спасительница девочки
- Документы, деньги не забыла хоть?
- Да взяла, взяла!
Выскочили на дорогу к переезду.
Под насыпью жалобно мычала искалеченная корова – из тех, что везли в скотовозе на мясокомбинат.
- Дорезать надо, - деловито заявил Иван Иванович, но не стал это делать сейчас. Он обратил внимание, что девочка зашевелилась в его руках и открыла мутные глаза.
- Дедушка, а где мама?
- Я здесь доченька, здесь. Я твоя мама. Пока побудь со мной, - взволнованно заговорила Ада.
Иван Иванович подскочил к водителю легковушки. Сунул ему хорошую деньгу и приказал:
- В село Привольное, в местную амбулаторию. Это километров 150 отсюда.
- Знаю, - сказал шофер, - доставлю.
Иван Иванович вырвал из записной книжки листок, нацарапал адрес.
- Это моя сестра, скажешь, - от Ивана Ивановича. Я вечером буду.- И побежал к вагонам.
Жигуленок развернулся на пятачке дороги, вырвался на автотрассу.
- Доченька моя, я с тобой, - Ада ласкала попрыгунью, уверенная, что девочка действительно ее, и она будет с ней всегда…
- А документы мы сделаем, - подумала Ада решительно.
А Иван Иванович, возвращаясь в околовагонную катавасию, дорезал перочинным ножом мучившуюся искалеченную корову. Чтоб не мучилась…
